Чеченский след в "Крыльях Советов"
... В переводе с чеченского на русский имя "Кюри" означает хищную, мощную, быструю птицу, типа нашего коршуна или ястреба. И при первом знакомстве с внешне грозным и неприступным врачом команды "Крылья Советов" Кюри Чачаевым возникает ощущение, что имя ему дали метко: черные смоляные волосы, нос, после перелома ставший очень похожий на орлиный клюв, умение при внешней неторопливости и неспешности всегда оказываться в нужный момент в нужном месте. Но стоит только пообщаться с доктором поближе, как замечаешь, что вся его неприступность незаметно куда-то исчезает. И остается обаяние человека, которого почти все в футбольном клубе зовут уважительно, по отчеству – Султаныч. И с удовольствием заходят в его кабинет, причем не только на ежедневное медобследование, восстановительные процедуры или перевязку. Но и так просто: поговорить "за жизнь", услышать новый анекдот.
Но даже неизменно приветливый и доброжелательный Султаныч поначалу отказался говорить на заданную тему: проявления национализма в футболе. И даже обиделся:
– Если где-то какая-то заварушка происходит, то кто виноват? Любой сразу скажет: чеченцы. Но мне непонятно, почему целый народ, к которому я принадлежу, разом записали в бандиты, создав из него образ врага. Ведь идиотов много у любого народа. Сколько убийств и разбойных нападений случается по всей России – и что, во всем обвинять чеченцев? Вот даже вы, выбрав тему для интервью об интернациональности самарской команды, почему обратились за комментарием ко мне, а, допустим, не к начальнику команды? Ведь в клубе есть люди многих национальностей. Почему им вы не задаете вопроса о бывшей пятой графе в паспорте? А почему бы не спросить у игроков, когда они заходят ко мне в кабинет, вспоминают ли о том, что я – чеченец? И я уверен, что все даже удивятся этому вопросу. Точно так же у меня было и в ЦСКА, откуда мне хоть и пришлось уйти не совсем по футбольным причинам после шести лет работы, но ко мне никогда не было вопросов или претензий, связанных с профессиональной деятельностью. Даже когда получил самую страшную в моей футбольной практике травму бывший главный тренер армейской команды покойный Павел Федорович Садырин. Я навсегда запомнил тот день. Мы с массажистом Артуром Савельевым, который сейчас тоже работает в "Крыльях", подняли его после падения на той злополучной лестнице, когда он получил страшный перелом бедренной кости, оказали первую помощь, сделали противошоковые процедуры. И я повез его в госпиталь. Там сразу же сделали рентгеновские снимки, положили в палату, и я стал капать ему внутривенное. Правда, потом нас хотели обвинить в том, что мы не вызвали "Скорую", а сами оказали ему первую помощь и привезли в госпиталь. Но когда речь идет о жизни и смерти человека, то ждать нельзя ни минуты. Сколько времени пройдет, пока машина "Скорой помощи" доедет до базы в Архангельском, расположенной за 40 километров от Москвы? А ведь при такой травме может возникнуть мощнейшее внутреннее кровотечение. Поэтому тут рисковать было нельзя. И после первых процедур Павел Федорович спокойно, в сознании разговаривал с нами и по дороге в машине, и в больнице. А через 40 минут он уже лежал под капельницей в одноместной палате.
– Но почему же вы ушли из лучшего клуба, как сказали в одном из интервью?
– Вы хотели сказать, лучшего после "Крыльев"? Хотя и шесть лет работы в ЦСКА из памяти не выкинешь. Ведь я попал в большой футбол именно через ЦСКА, куда меня пригласил Тарханов после совместной работы в "Тереке". И не будь того приглашения Александра Федоровича, сложно было бы сказать: остался бы я сейчас в футболе или нет, где бы работал. Отдав "Тереку" пять лет, я уже сам почувствовал, что перерос его уровень, и хотел уходить, чтобы прогрессировать дальше. Но о годах, проведенных в команде родного города, вспоминаю с теплотой. Это сейчас Грозный, скажем честно, ассоциируется у всех с войной, с террористическими актами и убийствами. А тогда я был уверен, что Грозный, в котором больше половины населения составляли русские – это самый красивый и мирный город в СССР. Тут можно было ничего и никого не опасаясь, гулять всю ночь. И неудивительно, что у нас играло очень много приезжих футболистов. А "Терек" считался одной из самых многонациональных команд в чемпионате СССР. У нас играли Дима Хомуха, Костя Камнев, много одесситов. А любимцем местной публики был Тигран Петросянц, потом игравший в "Крыльях" и в "Уралане". Как пойдет финтить – болельщики с ума сходили.
– Боссы команды не требовали, чтобы в Грозном играли чеченцы?
– Такое наступило уже после того, как Тарханов покинул "Терек". А во время его работы никто по блату не играл. Я помню, когда он пришел, то после первых же сборов всех местных выдвиженцев, которые не проходили в состав и под его тренерскую концепцию, убрал из команды. И никто ему был не указ, не авторитет, он поступал так, как считал нужным, как подсказывало ему тренерское чутье. Уже тогда ему все равно было – местный игрок или приезжий, какой национальности... Лишь бы хорошо умел играть в футбол и выполнял все требования главного тренера. Конечно, он сразу попал в немилость местных тузов, которые считали команду своей вотчиной. Но Александр Федорович ни на шаг не отступил от своего плана, показав себя по-настоящему смелым человеком и бойцом. Он сразу выгнал шестерых футболистов и умудрился даже косвенно повлиять на снятие президента клуба, ингуша по национальности. Тот сначала даже поверить не мог в такое развитие событий, все недоумевал и возмущался: "Да кто меня, ингуша, посмеет снять?" Ничего, сняли, убрали всех, кто действительно мешал развитию футбола в Грозном. Но это, конечно, не значит, что Тарханов избавлялся от чеченцев. И, кстати, недавно я видел, как Тарханов встречался с теми же "тузами" на сборах в Кисловодске – все обиды давно забыты. Они обнимаются и с удовольствием вспоминают те времена.
– Существовало такое мнение, что приезжему футболисту очень сложно заиграть в кавказской команде именно из-за национального вопроса...
– Да ерунда это все... В "Тереке" местных, чеченцев, было три-четыре человека. Остальные – приезжие. В основном, из России. Ведь ни для кого не секрет, что национальным видом спорта для кавказца является борьба, особенно вольная. Я сам выполнил норматив мастера спорта по вольной борьбе. И как память о тех годах остался сломанный нос. А заниматься футболом хотели немногие. Поэтому и команда была многонациональная. Кроме того, приезжие быстро осваивались, ведь у нас не было каких-то обычаев и особенностей, характерных для команд из южных республик бывшего Союза. Я и ушел из клуба, когда власть перешла к местным тренерам, когда пошло кумовство, начали заставлять брать в команду за родство, а не за умение играть в футбол. После работы с Тархановым для меня это было дико. И через два года после ухода Александра Федоровича, отработавшего даже полсезона при Дудаеве, я тоже покинул "Терек". И перешел в команду "Эрзу", которую создал и содержал на свои деньги местный бизнесмен. Эта команда прошла все ступени развития: через КДК поднялась в первую лигу. И там сложилась ситуация, аналогичная с "Тереком": тоже играло очень много приезжих. Те же Хомуха, Камнев, Бондарь, игроки из Казахстана. В сезоне 1994 года мы шли на втором месте в чемпионате первой лиги. Но после первого круга команда снялась с розыгрыша. Тут слились воедино несколько причин: в воздухе запахло войной, к нам одна за другой перестали приезжать команды, наконец, начались и финансовые трудности. Но самое главное, что эти сложности никак не отражались на атмосфере внутри команды, которая была одной, многонациональной семьей. Как сейчас "Крылья". Но мирная жизнь в Грозном была нарушена началом военных действий. А я по предложению Александра Федоровича был приглашен в Москву, в ЦСКА.
– Что вы чувствовали во время захвата заложников на мюзикле "Норд-Ост"?
– Когда я услышал первые новости о захвате заложников на мюзикле, у меня первая мысль, знаете, какая была: "Только бы захватили не чеченцы". И так уже столько всего говорят про наш народ, столько уж на него грехов повесили, что страшно становится. И когда услышал, что заложников захватили именно чеченцы, я не находил себе места. Лично я не понимаю этого поступка, не понимаю, в чем виноваты мирные жители, женщины, дети. Кроме того, этот случай – еще один повод списать на чеченский народ все. Поэтому сразу же позвонил сыну Тимуру в Москву и попросил эти дни никуда не выходить, переждать события дома. Но сын меня успокоил, сказал, что и так безвылазно сидит дома. К нему сразу же, как только это началось, пришел с проверкой участковый, потому что все проживающие в Москве чеченцы стоят на особом учете. И работникам милиции хорошо известны наши адреса. Убедившись, что сын дома, милиционеры повернулись и ушли. А я, даже до этого случая, даже работая в ЦСКА и будучи служащим российской армии, в московском метро старался не ездить. Только на машине. А то в метро паспорт можешь в карман не убирать – проверяют постоянно. У милиционеров глаз наметанный – ага, в спортивной одежде, нос с горбинкой, загорелое лицо, черные волосы. Сразу: "Ваши документы!" В Москве я чувствовал себя как-то... неспокойно. Поэтому и помог с переводом дочери Илоны, которая пошла по моим стопам, из второго московского мединститута в Самарский медуниверситет.
– А как в команде отнеслись к этому теракту? К вам не изменилось отношение?
– Что вы! Меня постоянно морально старались поддержать и генеральный директор Александр Федосеев, и Александр Федорович, и футболисты. В этом плане вообще нет никаких проблем. Я смотрел на них и видел, что они мне не только сочувствовали, но и даже жалели в душе. Конечно, все пытались это спрятать. Но разве от меня что укроется... Молодцы. И я благодарен руководству и ребятам, что не разу за все время не возникло никаких недомолвок, недоверия.
– А в ЦСКА такие проблемы были?
– Хм... Тут ситуация такая. По приглашению Александра Тарханова я пришел в ЦСКА и отработал в клубе шесть лет. И никогда, ни у одного из тренеров – ни у Тарханова, ни у Садырина, ни у Долматова – ко мне не было претензий в плане профессионализма. Но, думаю, не все знают, что армейской команде с 1998 по 2001 год активно помогали мои земляки – чеченцы. И когда они продали акции клуба новому руководству, я, видно, просто попал под эту волну. Я общался на эту тему с Павлом Садыриным, и сначала главный тренер сказал, чтобы я спокойно работал, потому что ко мне никаких вопросов и претензий нет. Но с приходом новых акционеров вокруг меня создалась такая обстановка, что я счел нужным уйти. А вскоре оттуда ушел и Артур Савельев. Ну, уж он-то не чеченец. А все равно не смог там больше быть. Хотя, в одной газетке, помню, написали: "Ну что же такое: президент клуба ЦСКА – чеченец, врач – чеченец. И, похоже, что массажист тоже..." А еще через полгода из клуба вообще убрали всех бывших – администратора, еще одного массажиста, тренера по легкой атлетике. Нет, никто меня не увольнял. Но мне повезло, что я ушел раньше начала этой кампании выживания. Получилось, что как бы по собственному желанию.
– А не обидно было видеть отношение, которого ты явно не заслуживал?
– Честно: очень обидно. Но хорошо, что я заранее все почувствовал и все понял. Сначала – благодаря Жене Варламову, которого я вез в Германию в феврале 2001 года. Это уже была моя третья поездка в немецкую клинику. Тогда Варламов мне сказал, что со мной, вроде, не хотят продлевать контракт. Но официально мне никто ничего не говорил: я как работал, так и продолжал работать, честно и добросовестно выполняя свои обязанности. И пока команда была на сборах в Португалии, провел медицинское обследование очередного новичка – Дениса Попова. Еще один звоночек прозвенел, когда я узнал, что меня, впервые за шесть лет работы в клубе, нет в списках команды, отправляющейся на последний сбор перед первым матчем чемпионата с "Черноморцем". Я попытался прояснить ситуацию у тогдашнего генерального директора клуба Николая Степанова, но не получил никакого ответа. Он просто сказал, что надо дождаться приезда Садырина, и все прояснится. Но я понял, что если меня не берут на сборы, то пора уходить. Сначала расстроился сильно. Хотел даже переходить в "Торпедо-ЗИЛ". Но созвонился с Тархановым и после второго тура чемпионата оказался в Самаре. И только потом узнал, что перед сбором к руководству клуба обратились ветераны команды – Семак, Новосадов, Кулик, попытавшиеся выяснить ситуацию со мной. Как мне передали, им ответили примерно следующее: вопрос с Чачаевым – политический и поднят на таком уровне, что игрокам лучше не ходить и не просить. Им подтвердили, что в данный момент я не должен работать в команде ЦСКА из-за свой национальности.
– А вам не обидно было, что в одном из интервью ваш бывший подопечный – Евгений Варламов – обвинил вас в том, что вы проглядели у него травму, из-за чего ему пришлось очень долго лечиться?
– С Варламовым получилось вот что. Ему пришлось делать непростую операцию на коленном суставе. Поэтому на предсезонном сборе в Турции он занимался отдельно от команды, совершая пробежки по берегу моря. И наступил на камушек. Стала болеть пятка. Консервативное лечение помогло лишь отчасти. Сделав снимок пяточной кости, я, к удивлению, обнаружил у него врожденную кисту размером с пятикопеечную монету. Редчайшее явление. А в том месте, где он наступил на камень, у него образовалась трещина. Поначалу хотели сразу оперировать пятку. Но коллеги сказали, что при возникновении трещины это место может само зарасти костной массой. Так и произошло. А вот колено ему пришлось лечить еще довольно долго, но я в ЦСКА уже не работал. А в том интервью его слова обо мне или переврали или написали так, как кому-то это было нужно. Я могу только догадываться, кому. И уверен, что в "Крыльях", у Александра Федоровича, с которым мы вместе работаем уже больше десяти лет, такого преследования по национальному признаку не может быть в принципе. Неслучайно "Крылья" являются самой многонациональной командой российского чемпионата.
– Самарский интернационал доставляет много проблем?
– В свое время я много думал над тем, как смогу работать в таком многонациональном коллективе, как смогу изъясняться с иностранцами. Но оказалось, что наши легионеры, особенно бразильцы – хваткие ребята. И довольно быстро выучили необходимые в таком случае слова: "Доктор – болит!". И показывают, где болит. А моя задача – конкретизировать, понять, поставить диагноз и назначить лечение. И никаких проблем. А иногда прибегаю к помощи переводчика или, в крайнем случае, Александра Федосеева, знающего английский в совершенстве.
– Нигерийцы, бразильцы более чувствительны к боли, чем наши нынешние или бывшие соотечественники?
– Они просто обращают внимание на боль раньше, чем наши, которые обычно предпочитают перетерпеть. Скажем, при взгляде на Пошкуса многим кажется, что он "железный". Робертас – прибалт, к тому же в юношеском возрасте попал в немецкий клуб. Там и научился не обращать внимания на боль, не жалеть себя в игре. Но я не хочу выделять никого из футболистов, потому что в игре достается всем. Просто легионеры, даже если можно перетерпеть, чаще всего все равно обязательно обратятся ко мне. Может, они действительно очень бережно относятся к своему здоровью... Но стоит им понять, что у них все в порядке и нет ничего серьезного, то сразу начинают тренироваться с полной выкладкой. Самый наглядный случай – с Патриком Овие. В одной из игр он отбил пятку. Довольно болезненная травма – болит и болит. Он настаивает на том, что у него трещина. Сделали рентгеновский снимок – все нормально. Он успокоился, пятка прошла, играет нормально. Месяца через два опять заводит ту же песню. Тогда мы делаем ему снимок больной ступни и здоровой. Он внимательно изучает, сравнивает, видит, что нет никаких различий, и, успокоенный, уходит тренироваться в полную силу. А вообще среди легионеров выделяется аргентинец Густаво Лильо – красавец и большой оригинал. Мне кажется, таких людей даже среди наших не часто встретишь. Спокойный, как удав, всегда в хорошем расположении духа: "Доктор, все нормально". И команда его приняла с первого дня. Это тоже к вопросу о футбольном интернационализме...
Андрей Романов